Горные склоны сияли одной из своих сторон под нещадно палящим солнцем, а другой стороной являли чёрные надломанные тени, формируя извилистыми хребтами свой таинственный рисунок. Глядя на него с высоты полёта, с трудом верилось, что там внизу есть хоть какая-то человеческая жизнь....
Продолжаю публиковать воспоминания моего друга, ветерана Афганистана Алексея Федотова.
Так как исторические фотографии у автора кончились, рассказ украсил своими из реконструкции по Афганистану "Нангархар 1987".
Меня как образцового бойца, уже через пару месяцев службы получившего ефрейтора, оставляли в Кишинском учебном разведывательном батальоне в качестве инструктора для последующей подготовки курсантов на оставшиеся мне полтора года службы. Эту новость я узнал за неделю до окончания учебы. Такое совсем не входило в мои планы. Один день ушло на обдумывание ситуации. Затем я “поймал” замполита батальона и изложил ему свою просьбу и доводы. Мы разговаривали минут пятнадцать. Он ещё раз спросил меня, уверен ли я. Я ответил – да. После чего он вымолвил: «Удачи тебе, я сделаю».
Меня зачислили в первую отправку. 24 апреля 1986 года самолет гражданской авиации ТУ-154, заходя на посадку над Кабулом, через свои иллюминаторы показал мне афганские горы. Я не забуду эту картину никогда.
Горные склоны сияли одной из своих сторон под нещадно палящим солнцем, а другой стороной являли чёрные надломанные тени, формируя извилистыми хребтами свой таинственный рисунок. Глядя на него с высоты полёта, с трудом верилось, что там внизу есть хоть какая-то человеческая жизнь. И вообще, что там можно защищать, кроме собственной жизни? Мои думы развеяли тепловые отводящие ракеты, которые начали сопровождать наш самолет, снижавшийся над аэродромом. Шасси лайнера коснулось взлётки, кресло под моим телом встряхнуло и тут же ушло напряжение, накопившееся за период снижения борта – не сбили, живём.
Шум на аэродроме стоял невыносимый. Ветер пытался сбить нас с ног и сорвать панамы, пыль и солнце заставляли щуриться, а аэродромные шустрилы надеялись что-нибудь у нас выменять или попросту украсть. Вид у них был «бывалый», но внутри они были гнилые и дальше трёпа, узнав, что мы из Кишинского разведбата, не решались. Ведь любой разведчик, хоть и только что прибывший с союза, мог легко «отписать в табло» любому из этих «воинов». Те, в свою очередь, это отчётливо чувствовали и удовлетворялись заискивающими улыбками. Не все служившие в афганском ограниченном контингенте обладали природной порядочностью и подлинным человеческим достоинством. Именно такие особи, как правило, и сдавали казённое имущество в дуканы, шестерили старшим и подсаживали молодое пополнение на физиологичекие зависимости, а будучи на чем-нибудь пойманными особистами, становились «неприкасаемыми» стукачами. И так было везде. Сильные крепли, слабые опускались, а всем остальным - как повезёт.
Между тем, нашу команду понемногу начали разбирать “покупатели”. Кого-то взяли в “полтинник”, кого-то увезли в Джеллалобад, кого-то ещё куда-то. Узнав, что я из Рязани, мне сообщили, что здесь в Кабуле на радиолокационной станции, расположенной на одной из ближайших сопок, служит мой земляк прапорщик Петя Рагулин. У меня поинтересовались, может я про него слышал, и не хочу ли к нему пойти. Я ответил, что я не только про него слышал, но и хорошо его знаю, так как он был моим соседом по улице и жил в доме напротив. Я знал его всё своё детство и юность, часто бывал у него в доме и почти каждый день с ним здоровался, так как от моей калитки до его было не более 30 метров.
- Мне он дома надоел, - шутливо ответил я на предложение, - тем более, что я - разведчик, а он - связист. Предлагавшие рассмеялись, подтвердив, что Петя действительно говорливый. Позже я узнал, что точку Петра Рагулина духи накрыли эресами, он получил ранения головы и его комиссовали. После службы я с ним иногда виделся, но мы никогда не разговаривали о службе в Афганистане.
Итак, в Кабуле мне места не нашлось, и меня с остатками Ашхабадской команды на вертушке отправили в Баграм.
Там запомнились ребята из баграмского разведбата. Они подходили к нам, расспрашивали, присматривались, но и в Баграме мне остаться, как и многим другим, было не суждено. В результате, команду человек в двадцать погрузили в крытый синим тентом камаз и под прикрытием БТРов отправили в 177МСП в Джабаль-Усарадж. Выехали рано утром. Мы уже как будто привыкли к Афганистану. Едем в бортовом камазе, трясёмся на кочках, болтаем. Ну, дорога и дорога, что с того. Но минут через двадцать Чирикарская зелёнка дала о себе знать. Синий тент грузовика, скрывавший молодое пополнение от взглядов снаружи, прошила автоматная очередь. Затем ещё одна. Через простреленные отверстия ворвались лучи наружного света, старший скомандовал «всем упасть, прижаться к полу». На БТРах заработали пулеметы, ведя ответный огонь. Все вжались в пол, затаив дыхание.
Только теперь мало-помалу через лёгкий, ещё не до конца осознаваемый мандраж, мы начали понимать, куда мы попали. Чужие рассказы про войну в Афганистане начали превращаться в ощутимую всем нутром реальность. Старший сообщил, что нас обстреливают с зеленки и всем лежать, не шевелиться. Звуки выстрелов и дырки в тенте это наглядно подтверждали. Через какое-то время стрельба утихла, из нас никого не зацепило. Это был самый первый обстрел, под который я попал по пути к месту дальнейшей службы. Первый, но не последний. Впереди был Джабаль-Усарадж с праздничными апрельскими «подарками».
В Джабаль-Усарадже располагалось командование 177 МСП 108 МСД, туда нас и привезли. Разместили в каком-то модуле и, не торопясь, разбирали по подразделениям. Пробыли там день или два. И вот 27 апреля в день апрельской революции, где-то в полдень, из Чирикарской зелёнки начался обстрел реактивными снарядами. В подобные даты духи присылали «традиционные праздничные подарки», накрывая советские и афганские расположения внезапными обстрелами. Это была их обычная практика. Они били как на наши праздники, так и на свои. Снаряды начали ложиться по всей территории части. Один из них угодил в ворота ангара, где располагался клуб. Другие рвались поблизости в хаотичном порядке.
В ответ включилась полковая артиллерия, затем установки залпового огня «Град», несколько раз в зелёнку выстрелил «Гиацинт», оставляя там гигантские пятна пыли. Нас молодых, бегом согнали в укрытие по типу большого котлована, выкопанного за клубным ангаром с противоположной стороны от зелёнки. Грохот вокруг стоял неимоверный. Обстрелы продолжались день или два. После последнего обстрела от нервного перенапряжения меня просто трясло, паники не было, но я долго не мог унять непроизвольную дрожь во всём теле. Примерно подобное происходило и со всеми остальными из молодого пополнения. Вот это и есть реакция молодых и необстрелянных. К тому же мы были без оружия, что значительно усиливало эффект внутренней тревоги.
Но обстрелы закончились, полк набрал из нашей команды новобранцев кого хотел, а за остальными приехали «покупатели» из батальонов. Так, нас с Валерием Тимошиным, прослужившим вместе со мной в одном взводе с самой учебки, отправили в команде из 9 человек через перевал Саланг на его северную сторону.
1 мая 1986 года – мы, молодые сержанты из Кишинского разведбата, прибыли в уезд Хинжан, н.п. Чаугани на 31 сторожевую заставу, где и были зачислены после проверки физической и психической подготовки в состав первого разведвзвода первого мотострелкового батальона сто семьдесят седьмого мотострелкового полка.
Так продолжилась моя срочная воинская служба войскового разведчика на территории Демократической Республике Афганистан. Поставленная перед собой задача была выполнена – я в Афганистане в составе разведподразделения.
2020
